- Александр Анатольевич, как вам удалось сохранить такое неизбывное чувство юмора и что сегодня смешит лично вас? 

- Грубо говоря, я ироничен. И самоироничен... Прежде всего я насмехаюсь над самим собой. Чувство юмора нельзя терять ни в коем случае. Особенно в Новый год. Только оно спасет. Если ко всему, что сейчас происходит, относиться серьезно, то - хана.

- А как вы считаете, над чем сейчас актуально смеяться? 

- Ужас в том, что смеяться вроде можно над всем, а не хочется. Раньше, когда ощущался дефицит возможности сказать острое слово, едва ли не каждый носил «фиг в кармане». А сейчас - пожалуйста: лепи! 

- Вообще-то, дефицит всегда было принято ругать...

- А разве это не стимул для существования? В театре, в кино, в быту - все шло через дефицит и поиски. Чего стоили одни только походы в знаменитую автомобильную комиссионку в Южном порту. Чтобы купить списанную машину, требовалось стать чуть ли не космонавтом и принести сто справок. Была история, когда я помогал Зиновию Гердту выбрать там иномарку. Это старье с правым рулем развалилось потом через три-четыре месяца. Но зато какое счастье было - Гердт купил «Вольво»! Или вот: курю я трубку. Сейчас в любой подворотне сто пятьдесят марок табака. А когда мы начинали курить, было всего три: «Золотое руно» в Москве, «Трубка мира» и «Капитанский» в Ленинграде. И что мы делали? Ссыпалось все вместе в целлофановый пакет, добавляли дольки яблока, чернослив, несколько капель коньяку... И все это отдаленно напоминало нормальный табак.

- Говорят, вы трубки коллекционируете и нет, мол, для вас лучшего новогоднего подарка, чем хорошая трубка...

- Я своих в театре уже даже предупредил, что взяток трубками больше не беру. С трубками раньше было так же плохо, как и с табаком. А коллекции у меня никогда толком не было. Свалка! И на даче, и здесь. Причем домашние норовят каждый раз вымести трубку в ведро, когда увидят ее на полу. Хорошо, если успеешь заметить. Есть люди, которые хранят трубки под стеклом, в специальных стойлах. Для каждой - свое стойло, чтобы удобно лежать. Вот это коллекция, а у меня - свалка.

- Нет ли сожалений по поводу того, что можно было потратить время, силы и талант на что-то более важное, чем поиски дефицита?

- А все совмещалось. Был момент творчества. Зато сегодня просто лапы опускаются. Иди куда хочешь, говори, что в голову взбредет. Ну и что? И кому это адресовать? Деду Морозу?

- А есть такие, которые пишут без самоцензуры и купюр. Вот и Татьяна Егорова в своих книгах и интервью сказала о вас немало «добрых» слов. Как вы это оцениваете?

- Как болезненное явление. Она же только и ждет, чтобы я отреагировал. Но я не собираюсь ввязываться ни в какие скандалы и выяснения. Чего она там еще понаписала, не знаю. Поезд давно ушел. У Татьяны Егоровой была сложная жизнь, и ее взаимоотношения с Андреем Мироновым тоже были непростые. У него не только с ней были непростые отношения. Человек он был увлекающийся и любвеобильный. 
А вот делать из этого бестселлер - это только на слабые читательские мозги. Ну, да бог с ней... 

- Вы вообще как к вере относитесь? Говорят, у вашего театра есть свой священник?

- В штате - нет. Но когда у нас начались неприятности и болезни - одно за другим пошло, - мы пригласили отца Вадима, очень интеллигентного и милого человека. С тех пор мы дружим, он приходит к нам на премьеры, освящает, крестит наших детей...

- Вы в браке почти пятьдесят лет. Это правда, что к будущей жене вас привела корова? 

- Действительно, золотая свадьба на носу. В новом году и отметим. Мы поженились сразу после института, а в двадцать четыре года я уже стал отцом. На каникулах в старших классах я с родителями отдыхал в дачном поселке «НИЛ». «НИЛ» - это не река, а Наука, Искусство, Литература. Там я и познакомился с Наташей Белоусовой. Кстати, поселок этот основал когда-то ее дед, главный архитектор Москвы. В его знаменитую семью я попал именно благодаря корове. Я в те годы жить не мог без молока. Моему растущему организму позарез был нужен кальций. И, совершая походы за парным молоком к соседям, я обратил внимание на симпатичную хозяйку коровы. Это было началом нашего романа. 

- Кинематограф навязал вам стереотип сердцееда и соблазнителя, и в театре вас за глаза и в шутку называют бабником. А в жизни семейные узы вас никогда не тяготили? И как вы сумели их сохранить?

- Живу по законам супружества, нового-то ничего не придумали. Придумали бы - может, было бы хорошо. Жена моя, как и ее дед, - архитектор. Много строила, плотно работала, мои занятия ее никогда особенно не интересовали. Есть жены-душечки, и иногда очень завидно, когда встречаешь такую пару. Но представишь что-то подобное у себя дома и думаешь: «Убить! Убить! Немедленно». Что-то средненькое, наверное, хорошо. Наш же брак держится на параллельном существовании.

- А увлечения и флирт это существование допускало?

- На флирт требуется время, он предполагает какую-то свободу, хотя бы передвижения. Значит, надо что-то придумывать и маскироваться. Тут ведь маскарадная борода Деда Мороза не выручит - нацепил ее, и никто уже тебя не узнаёт... Мысли о свидании не вызывают у меня ничего, кроме скуки. Измена - это предательство и круглосуточное вранье. Я считаю, что это аморально. И женщине я, наверное, никогда не простил бы измену... 

- А чем закончились поиски жизненного пути вашего сына Михаила? Вы довольны тем, как сложилась его судьба? 

- Я доволен, что Миша занимается профессией, которую сам выбрал. Доволен, что он нашел в себе мужество уйти из театра сам - его никто не гнал. Ведь театр - это вековые кандалы. Но ушел не в никуда, а занимается и продюсерством, и телевидением. Хотя на телевидении сейчас бог знает что. Особенно раздражает бесчисленное количество шоу. 

- Рассказывают, что когда Михаил был школьником, вы с ним здорово намучились...

- Его выгоняли из четырех школ за взрывы. Он таскал с урока химии реактивы, заворачивал их в газеты и... спускал в унитаз, после чего это устройство порой выходило из строя на месяц. А студентом как-то 7 ноября с друзьями, выпив для храбрости, залез на крышу здания и сорвал красное знамя. Этим скандалом занимался тогда КГБ...

- Вы своим родителям доставляли меньше хлопот?

- Мой отец, скрипач, мечтал, чтобы из меня вырос Паганини, и заставлял до одури учить гаммы. Я отпрашивался в туалет, а дальше держал длительную оборону в ванной, вызывая гнев всей коммунальной квартиры. В конце концов преподаватели музыкальной школы объяснили моим родителям, что к музыке я не пригоден.

- Вы ведь учились в элитной мужской школе, в одном классе с сыном Хрущева? 

- Там учились Буденные, Хрущевы. Кагановичи, Гена Рождественский... И все были шпаной. Поэтому что-то путное о Сереже Хрущеве конца 40-х годов я рассказать не могу. Бегал, дрался, ничего особенного в нем не было, только очень заикался... Я видел его несколько месяцев назад в Бостоне. Теперь он живет в Америке, солидный человек, ученый...

- Правда, что вы жили в одном доме с Фаиной Раневской?

- Вот когда уходит какая-нибудь мощная фигура, появляется миллиард ближайших друзей, знакомых,  соучастников. Так и с Раневской. И все говорят: «Она мне сказала». Или: «Я помню, мы шли...»

Мне с Фаиной Георгиевной приходилось пересекаться физически, поскольку мы рядом жили. Иногда она мне звонила. Вот один из последних ее звонков: «Шура, мне врачи прописали дышать воздухом. Проволоки меня по двору на автомобиле». Причем она не мучалась над придумыванием шуток ночами, как некоторые. Она просто так жила, так мыслила - парадоксально.

- Какие-то человеческие качества, по вашему мнению, наши современники утратили? Например, романтизм?

- Еще герой «Свадьбы» Чехова сокрушался, что «теперь в людях мало романтизма». Его, если задуматься, всегда мало. Нам говорили, что коммунизм - будущее человечества, а начинался он с коммуналок. Моя семья жила в одной из них. Там была масса прелестных вещей: и помощь, и поддержка. А как дружно отмечали новогодние праздники! Хотя социальный срез нашей квартиры был полюсный. Дама, что жила напротив, - из библиотечной сферы, рядом с ней - семья совершенно слесареобразная, потом художник со своими холстами... И уживались, крыс друг другу не подбрасывали. Вот сейчас разобщенность дошла уже до полного кошмара. Я не знаю, чем это объяснить, но нам сегодня очень не хватает доброты.

- Это главное качество, которое вы цените в людях?

- Пожалуй, да, основное. Я ценю доброжелательность и внутреннюю интеллигентность. Если бы я мог, то прописал бы всем поголовно таблетки от злости.

- Александр Анатольевич, у вас удивительная, редкая фамилия. Она когда-нибудь осложняла вашу жизнь?

- Меня спрашивали, куда ты в артисты идешь с такой фамилией? Кто это выговорит? В 1956-м, когда уже кончал театральный, покойный Саша Конников, замечательный режиссер, делал обозрение «Москва с точки зрения...». И я с молодой актрисой Некрасовой должен был «водить» зрителей по Москве. Саша сказал мне: «С такой фамилией - это утопия». И я стал там Ветровым.

- Почему Ветровым?

- Потому что, когда сажали моих дядей и теток, меня на всякий случай отправили в поселок Сокол. Он до сих пор существует у станции метро «Сокол». Там жили наши друзья Ветровы, и на некоторое время я стал Ветровым. А потом снова Ширвиндтом, и все мои потомки - Ширвиндты.

- Уехать никогда не хотелось?

- Никогда, потому что я долго не могу находиться нигде: ни в Израиле, ни во Франции, ни в Америке. Мой дом здесь. Знаю некоторых артистов, которые уехали из России. Ты здесь - действующая фигура, а там что? Сидеть на пособии в сквере? Многие уезжали и умирали.
Если говорить о туристических поездках на Кипр или Лазурный Берег, то больше пяти дней я нигде не могу. У меня дача есть на реке Истре - старая, родовая, с тридцать шестого года. Без колонн, уже на одном боку стоит, но я там - в своей тарелке.

- И как вы обычно отдыхаете? 

- Возможностей все меньше и меньше. Вот как раньше? Сидим с другом: «Слушай, давай рванем в Адлер?» Садимся в двенадцать ночи в автомобиль «Победа» вдвоем. И, меняясь за рулем, допиливаем до Адлера. Купаемся и отчаливаем обратно. Или, как часто бывало, срываемся с Державиным и летим на рыбалку в Астрахань. Ловим рыбу, живем в палатке... Иногда с Андреем Мироновым рыбачили, но он червя боялся. Надо было за него посадить червяка, забросить, дать в руку ему удочку - и тогда он сразу засыпал. В общем, рыбак он вялый был... Сейчас рыбалка - это солидный выезд. Термос, трубка, ребята сопливые червей подносят, ты с ними расплачиваешься, сидя на мягком стульчике. И - сон. Глубокий. Пока карп сам тебя в воду не утащит.

- Один из героев пьесы Михаила Рощина «Старый Новый год» на вопрос о том, что ему надо, отвечает: «Что есть, то и надо». А «что надо» сейчас, накануне волшебного праздника елки, Александру Ширвиндту, чего-то ему не хватает? 

- Может быть, душевного равновесия... А по большому счету, человеку всегда чего-то не хватает - дружбы, любви, успеха, денег... Так и должно быть. Когда чего-то не хватает - к этому ведь стремишься. Дефицит - это бензин, на котором мы едем.