В принципе Алексей Викторович был убежденным материалистом, но в рок и предопределенность человеческой судьбы верил при этом абсолютно свято. Да и как было не верить, если на своей шкуре и в полной мере испытал этот самый рок, тяготевший, как он подозревал, не просто над их семьей, но и над всем их родом по мужской линии?..

Как там было у прадеда - неизвестно, но уже его собственный дед, лишившись супруги через пару лет после свадьбы, воспитывал отца Алексея Викторовича в одиночестве. Официально считалось, что бабка утонула в Черном море, отправившись туда отдыхать самостоятельно, без вечно занятого на ответственной партийной работе мужа. Однако в родне ходили упорные слухи, которым Алексей Викторович с годами верил все больше, что старуха и по сей день жива-здорова, а деда во время оно бросила самым пошлым образом - ради какого-то курортного жиголо.

Верил же он в это потому, что в точности такая же история, с незначительными вариациями, повторилась на его глазах и с отцом Алексея Викторовича. Мать - он помнил ее очень хорошо - была настоящей красоткой и оставила их обоих, когда сыну сравнялось пять лет. Тоже после поездки на юг, из которой, правда, вернулась, но исключительно для того, чтобы прямо с порога проинформировать отца о предстоящем разводе и о том, что «Алешеньку заберет попозже, когда обживется на новом месте». То ли она так и не обжилась, то ли новый муж был против появления в доме пасынка, но больше ни Алексей Викторович, ни его отец ее никогда не видели.

И вот теперь его судьба развивалась и даже, можно сказать, уже развилась все по тому же проклятому роковому сценарию. Или - худшему... Потому что, если хорошенько подумать, дураком его из-за истории с Лилей ближайшие друзья, а заодно и все бывшие одноклассники, считают правильно. И впрямь нужно быть законченным дурнем, чтобы без малого 15 лет подряд страдать по женщине, которая и имя-то его наверняка давно забыла...

Обо всем об этом, включая размышления о роке, Алексей Викторович думал в канун Нового года с особой горечью: когда-то этот праздник у них с Лилей был самым любимым. Какие бы планы они ни строили на будущее, обязательно в них обговаривалось, что Новый год всегда, всю свою будущую жизнь станут встречать вместе. Тем более что и их отношения окончательно определились как раз на школьном новогоднем вечере, в середине девятого класса.

Вообще-то в Лилю он влюбился гораздо раньше, классе, наверное, в пятом, но впервые решился подойти к ней именно в тот год. Она всегда казалась ему недоступной и даже не совсем реальной, словно сказочная принцесса, а не живая и подвижная девушка, какой была в действительности. Он прекрасно понимал, что на самом деле Лиля даже и не красотка, что хрупких и белокурых девушек с голубыми глазами, можно сказать, на дюжину двенадцать. Но именно она действовала на Алексея так, что сердце начинало колотиться раза в три быстрее положенного. И когда на том самом школьном вечере ему удалось, наконец, пригласить Лилю на танец, а она не просто согласилась, но еще и прижалась к нему всем телом, мир едва не взорвался перед его глазами. Так вот и началось его рабство, длившееся по сей день.

Алексей Викторович глубоко вздохнул и, отгоняя воспоминания, совсем некстати охватившие его за рулем, с усилием сосредоточился, выискивая место для парковки возле ближайшего к его дому крупного магазина, весьма популярного в столице. Свободных мест не оказалось, но тут - неожиданное везение! - прямо у него из-под носа отъехала серебристая иномарка, хозяин которой, видимо, как раз завершил свои предновогодние хлопоты. Вскоре Алексей Викторович, вполне преуспевший в своей карьере работник банка, уже входил в распахнутые двери кишащего людьми супермаркета, испытывая чувство вины, сопровождавшее его уже скоро два года.

Аня вошла в его жизнь на удивление тихо и естественно - около двух лет назад. Конечно, ни о какой любви между ними и речи не было. Самому ему и в голову не пришло бы заговорить с ней об этом, а она не спрашивала. Алексей Викторович был благодарен Ане за то, что, как он полагал, она чувствовала истинное положение вещей и за то, что никаких претензий к своему любовнику не предъявляла. О ее отношении к себе он тоже не задумывался. Алексея Викторовича оно не интересовало: раз приходит к нему, когда он позовет, и не обижается, если не зовет по две-три недели, значит, ее это устраивает... Вот и славно! О чем тут еще говорить? И совершенно неясно, откуда тогда берется это самое чувство вины, похожее на крошечного червячка, изредка шевелящегося где-то внутри души... Глупо!

В первые месяцы он остерегался дарить Ане что-нибудь дороже хороших духов. Остерегался не потому, что не желал от женщины корыстной привязанности, а потому что боялся - поймет не так, вообразит, что вознамерился на ней жениться... Но теперь страх прошел, и впервые за два года Алексей Викторович решил сделать Ане на Новый год настоящий, дорогой подарок. Прежде всего - в благодарность за ее ненавязчивость и понимание.

Да уж и не помнил, когда в последний раз был в таких огромных магазинах, и сейчас, растерянно стоя посреди разгоряченной, душной толпы, поминутно пихающейся локтями и острыми углами многочисленных коробок, моментально пожалел, что поленился поехать в какой-нибудь небольшой ювелирный магазин в центре, а избрал этот кошмарный караван-сарай из-за того, что тот был ближе к дому. Но и повернуть назад никакой возможности уже не было, толпища сама вдруг взяла да и вынесла его как раз к ювелирному прилавку, и пронесла бы мимо, если б он каким-то немыслимым усилием не вывернулся из ее массы возле переливающихся разноцветными огнями витрин.

Некоторое время Алексей Викторович разглядывал это сияние, как всегда некстати вспомнив, до какой степени любила когда-то Лиля любые побрякушки, не различая, где золото, а где простая бижутерия... В те, еще школьные годы она частенько затаскивала его к таким вот прилавкам и могла часами восторженно любоваться россыпью то ли драгоценных, то ли просто стеклянных огоньков за толстыми витринами. А он стоял рядом и давал себе клятву когда-нибудь скупить для нее столько побрякушек сразу, сколько они в силах будут унести. Всё, что она захочет, все, во что ткнет своим пальчиком...

Не довелось. Им как раз исполнилось по восемнадцать, и они даже успели подать, вопреки скандалу с его отцом и Лилиными родителями, заявление в районный загс. Но за месяц до их свадьбы семейный рок заявил о себе и в его судьбе. Никогда ему не забыть тот страшный вечер и Лилю, рыдающую у него на плече от ее же признаний в настигшей новой любви к человеку, о котором он не пожелал ничего знать ни тогда, ни позже.

Алексей Викторович тряхнул головой, на мгновение зажмурившись, чтобы прогнать эти проклятые воспоминания. Впрочем, воспоминания - они что? Куда сложнее оказалось вычеркнуть из своей жизни Лилю, так и оставшуюся его разъединственной на все годы любовью. Он знал: даже сейчас, возникни она вдруг в его судьбе, - и сегодняшний преуспевающий Алексей Викторович, считающийся среди коллег холодным, циничным и расчетливым господином, не способным ни на какие чувства и прозванный за это Арифмометром, моментально превратится в того рабски покорного, погибающего от любви и нежности мальчишку, каким был пятнадцать лет назад...

- Дурак дураком, - пробормотал он и заставил себя, наконец, сосредоточиться на витрине. Ему по-прежнему мешала толкавшаяся, теперь уже сзади, толпа и болтовня продавщиц. Вероятно, из-за астрономических цен настоящих покупателей у этого прилавка было немного. Волей-неволей он прислушался к их болтовне.

- Так что сама понимаешь, - говорила одна из них противным, скрипучим голосом, - послала его подальше, а теперь, как последняя идиотка, не знаю, куда вечером податься... А у тебя-то что?

Вторая хихикнула и заговорила, но о чем - он понять не успел. Потому что, прервав себя на полуслове, продавщица внезапно гаркнула, как извозчик, над самым его ухом, перегнувшись через блистающий прилавок:

- Ах ты зараза! Опять здесь толчешься? А ну пошла вон, грязная шлюха! - и совсем другим голосом, обращаясь теперь лично к нему, Алексею Викторовичу, зачастила:

- Мужчина, мужчина, берегите, ради бога, карман! Потом к нам же претензии предъявите...

- Вы... Это мне? - он поднял голову и уставился на продавщицу, словно кролик на кобру.

- Кому же еще?.. Нет, вы только гляньте на эту дрянь, совсем обнаглела, опять приперлась...

- Не смей на меня орать, дура! Не имеешь права! Где хочу - там и хожу, не твое дело. Ты пойди докажи, что...

Внезапно женщина, оравшая тоже прямо у него над ухом, только с другой стороны, захлебнулась на полуслове, словно ее ударили или заткнули рот силой.

Этот голос он узнал бы даже во сне, даже в жарком бреду - сколько бы лет ни прошло с тех пор, как услышал его впервые... Он знал, кого именно сейчас увидит.

Короче, Алексей Викторович был потрясен. И не самой встречей, а тем, что увидел: искаженную ужасом, грубо размалеванную физиономию, уставившуюся на него... Позднее он и сам не мог понять, откуда взялись у него силы на сиплое «Ты?», а главное, на шаг в сторону моментально отскочившей от прилавка женщины. И хотя выглядела она почти старухой, и хотя удары судьбы проступали во всем ее облике так же отчетливо, как на ее траченной молью шубейке, он ее все равно узнал. Сразу!

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, прежде чем Лиля первой опамятовалась от шока.

- Ошиблись, господин хороший! - она почти взвизгнула, выкрикнув эти слова, и в ту же секунду, метнувшись куда-то в глубь толпы, в ее шевелящееся чрево, исчезла без следа. Если бы не продавщицы, продолжавшие возмущенно обсуждать «эту ворюгу», уже не впервой охотившуюся у их прилавка, Алексей Викторович вполне мог решить, что все это ему привиделось в бредовом помутнении рассудка.

Он так и не окликнул ее по имени. И подарка Ане так и не купил. Но и то и другое понял, лишь оказавшись вновь за рулем своей «десятки», а затем возле своего дома. Бог весть, как ему удалось добраться сюда, не врезавшись по дороге ни в один столб, не выехав на встречную полосу по скользкой дороге... Должно быть, на автопилоте. 

Никакого подарка от него Аня, как это стало ему ясно с первого взгляда, и не ждала. Наверное, заранее считала, что недавние духи, подаренные им, рассчитаны и на нынешний праздник. Она просто обрадовалась, что Алексей Викторович, несмотря на свою вечную занятость и ненормированный рабочий день, приехал домой так рано, не забыл, что она сегодня ждет его тут с приготовленным ужином. 

И теперь, что-то счастливо и негромко рассказывая ему, скользила вокруг красиво накрытого стола, то подправляя алые свечи, то переставляя с места на место салаты.

Какое-то время он молча смотрел на ее изящную, но сильную фигурку, почти проплывавшую перед его глазами, на темную волну волос, обрамлявшую сияющее черноглазое личико, с удовольствием ощущая ту самую теплую, глубокую нежность, которую при виде Ани давно уже научился подавлять, не давая ей воли. И впервые за все время их близости позволил этой нежности затопить свое пугливое сердце, придавить живший в нем страх... Когда это, наконец, произошло, ему осталось сделать совсем немного, всего один-единственный жест, чтобы поймать ее, скользившую мимо, за руку и привлечь к себе. И он это сделал.

- Анютка, - он с изумлением услышал свой голос, как будто со стороны, - я... Я был таким дураком все это время... Ты выйдешь за меня замуж? - и действительно, как последний дурак, самое главное сказал в конце: - Я люблю тебя!

Совсем близко от себя он увидел ее глаза, почему-то наполнившиеся вдруг слезами, и услышал ее прерывистый шепот: «Я знаю... Только я думала, что сам ты об этом так никогда и не узнаешь, не догадаешься, Алешенька...» 

Они сидели молча, неизвестно сколько, прижавшись друг к другу с такой силой, словно встретились только что, после долгих лет разлуки. И ослабили свои объятия лишь тогда, когда расслышали прозвучавший по телевизору, оказывается включенному все это время, бой полуночных курантов. И поняли, что Новый год наконец-то наступил...