В глазах читателей иллюстрированных журналов начала века не было человека более счастливого, чем великий князь Михаил. Далекий от политики и государственных дел, он вел жизнь беззаботную, увлекаясь автомобилями, спортом, скачками. Умел очаровывать собеседников, и не случайно друзья и родные звали его «милым Мишей». Правда, сестра Ольга наградила его другим прозвищем - «Шалопай», но в ее устах это слово звучало ласкательно.

Блеск короны никогда не кружил ему голову, и наиболее тяжким периодом его плейбойской жизни стали годы, когда после смерти брата Георгия он неожиданно придвинулся к ступенькам трона, получив титул наследника престола.

Традиция обязывала Великих князей быть профессиональными военными, а потому Михаил командовал эскадроном лейб-гвардии Кирасирского полка Ее Величества. «Синими кирасирами», как их звали в свете. Здесь же, в полку, служил некий ротмистр Алексей Вульферт. Трудно сказать что-либо определенное о его воинских заслугах - анналы истории не сохранили их перечня. Зато была у ротмистра красавица жена - Наталья Сергеевна.

---

Госпожа де Шон, одна из красивейших дам Парижа, возвращалась со свидания в полночь. Расстояние от замка, где состоялось рандеву, до города, уже обозначенного редкими огнями факелов, неспешно сокращалось под колесами кареты, - мадам велела кучеру не торопиться: ей следовало немедленно разобраться, какую промашку она совершила сегодня? Вроде все было как всегда: она послушно исполняла привычные чудачества возлюбленного, хотя сразу уловила - от подушки исходит запах чужого парфюма! Очень знакомый запах. Но чей? Гадая, кто мог до нее лежать в постели, она, естественно, отвлеклась от дела, ради которого была звана в замок. То есть дело, конечно, делалось, но механически, и эта непонятная холодность Арману не понравилась. Вопреки традиции он, прощаясь, не подарил гостье ни перстня, ни жалкой нитки жемчуга...

Горестные раздумья госпожи де Шон прервались внезапно - карету окружила группа всадников. Перепуганный кучер сиганул с козел во тьму. Лошади встали. Дверцы экипажа распахнулись одновременно с двух сторон. Через мгновение путешественница оказалась зажатой между молчаливыми разбойниками, и каждый из них норовил ткнуть ей в лицо горлышко тяжелой бутыли. Красавица отчаянно защищалась кулаками, локтями, коленками. Из бутылок что-то текло. Дама вопила, выталкивала негодяев, царапалась и кусалась.

---

Позабытую сказочку о киевской Золушке, превратившейся в принцессу, возродил писатель Константин Паустовский. Но рядом с Золушкой ходит смерть: коварная королева-мать строит козни, пытается извести юную невестку. Слуги подсыпают в ее пищу толченое стекло, и принцесса погибает в страшных муках. Безутешный принц до конца жизни не мог забыть свою северную красавицу и долгие часы проводил у ее могилы. Казалось, что вместе с ним скорбит и огромный слон из черного мрамора с золотой короной на голове, печально опустивший хобот...

Трогательная сцена, искусно вплетенная в романтическую «Повесть о жизни», к сожалению (а может, к счастью), весьма далека от реальности. Константин Георгиевич имел полное право на вымысел и очень деликатно им воспользовался, дав своей героине имя Катюша Весницкая. Реальным же ее прототипом была Екатерина Ивановна Десницкая, и подлинная ее судьба во многом отлична от сказки об участи прекрасной принцессы, а уж тем более королевы, как именовал ее Горький.

Екатерина Десницкая родилась в 1888 году и очень рано осталась сиротой. Ей пришлось перебраться в Петербург к старшему брату, студенту. Вдвоем все-таки легче прожить, хотя порой и на хлеб недоставало. Потом Катюша поступила на курсы медицинских сестер и сразу же была замечена преподавателями: серьезная, вдумчивая, а главное - очень хорошие руки, просто природный дар. И вот тут-то устроила ей сюрприз сама жизнь, а вернее, политика.

---

Ученые наши мужи ввели в оборот термин «чеховские интеллигенты». Подразумевались при этом комплексующие слабохарактерные особи, не способные даже приударить за красивой женщиной. Вольно-невольно образ проецировался и на самого автора. В годы застоя нам мозолила глаза цитата о человеке, в котором все должно быть прекрасно... Как всякая умная мысль, вырванная из контекста и запущенная для всеобщего потребления, она вызывала оскомину и любви к Чехову не прибавляла. Добили же писателя славные прорабы перестройки. Раздирая рубахи на груди, либеральные демократы призывали народ следовать примеру классика и скопом по капле выдавливать из себя раба. От этой групповой порнухи духа тошнило. А сам Чехов окончательно вырисовывался скучным морализатором, человеком в футляре.

Но он же не виноват, что наши идеологи, как налимов, глушили народ сокровенными его мыслями, вовсе не предназначавшимися для массового пользования. В жизни Чехов был отнюдь не скучным человеком.

Известно, что верной женой Антона Павловича была медицина. Любовницей - литература. Но мало кто знает о периоде, когда он собирался отдаться новой страсти - науке. Студентом выбрав оригинальную тему для магистерской диссертации. Называлась она... «История полового авторитета».

---

Мне просто везло, - заметил он. - Так крупно везло, что было бы нахальством требовать от судьбы еще большего! Я не учился, но получил образование. Воевал против нацистов в танковых частях, но даже не был ранен. Не делал ровным счетом ничего для моей артистической карьеры и стал актером. Никогда не занимался спортом, но первым в Европе начал сниматься в приключенческих фильмах, не прибегая к помощи каскадеров...
Заурядный талант или талантливая заурядность? Дурацкий вопрос! Ибо Жан Маре был настолько гармонично развитым человеком, что степень его одаренности так же трудно определить, как невозможно разграничить его различные таланты. «Он играет на сцене с таким же упоением, как ребенок забавляется в кубики», - как-то сказал о Маре-артисте один из театральных критиков. То же самое с лихвой относится и к Маре-скульптору, художнику, поэту. Все, что он ни делал, он совершал с вдохновенным наслаждением - с прямым, чистым взглядом светлых глаз и с беспечной, поистине детской улыбкой.

«Жанно-фаталист» - прозвал Жана Маре его учитель и пигмалион Жан Кокто, один из ярчайших творцов XX столетия: драматург, режиссер, поэт, художник, скульптор. И единственная настоящая любовь Маре, которую он ни от кого не скрывал.

---

Немалых усилий стоило ей держать себя в форме. Это еще не стало поветрием, а Екатерина Алексеевна, чтобы сохранить фигуру, уже до изнеможения занималась гимнастикой, научилась играть в теннис, откладывала все дела, когда по графику наступала пора идти в сауну. Говорят, любила проводить там время с подругой Людмилой Зыкиной. Кофе пила только без сахара. Прослышав, что во Франции продают «грацидин» - средство для похудения, достала и принимала его регулярно, хотя испытывала потом головокружение. Зато выглядела великолепно. Мужчины, обладающие фантазией, частенько смотрели ей вслед. Не случайно, наверное, в те годы родилась мечтательно-ироническая частушка: 

«Я на Фурцевой женюсь.
То ли в радость, то ли в грусть.
Поласкаю сиськи я
Самые марксистския».

А вот первый муж Екатерины Алексеевны, к сожалению (или к счастью?), оказался близоруким - начальник политотдела по комсомолу Саратовского авиационного техникума не угадал в своей помощнице, взятой в жены, недюжинную натуру. Да и немудрено. Для него, вероятно, она навсегда осталась бойкой комсомольской активисткой с семиклассным образованием, дополненным фабрично-заводским училищем, ценимой начальством за энтузиазм, с которым создавала всевозможные спортивные секции, парашютные и стрелковые кружки... 

В юности на воображение друга, бесспорно, действовал образ моего отца - известного юриста, крупного ученого, профессора, человека неординарного. У Володи, сколько его помню, был вполне понятный интерес к уголовному миру (впрочем, как, наверное, и у всех мальчишек), к сыщикам и злодеям, хитроумным ходам раскрытия различных преступлений. Он лазил по книжным полкам нашей библиотеки, перечитал множество детективной литературы и через всю жизнь пронес интерес к криминальным делам и людям, имевшим к ним отношение. Высоцкий никогда не упускал случая расспросить отца о каком-нибудь знаменитом сыщике, адвокате, преступлении, буквально вытаскивая из него любопытные истории. Особенно Володя любил слушать рассказы отца о Ф.Н.Плевако. 

Юриспруденция была у нас семейной традицией: после школы я поступил на юридический факультет университета. Высоцкий отметил это событие вот таким экспромтом-эпиграммой, о которой мне напомнил Игорь Кохановский, наш общий с Володей друг:

Красавчик, сердцеед, гуляка,
Всем баловням судьбы под стать...
Вообразил, что он Плевако,
А нам на это - наплевать!

Так что Плевако попал сюда не только из-за рифмы.

---

Ужасно, когда уходят раньше срока, особенно если внезапно уходит уникальный актер.
Будто про нас, артистов Театра сатиры, эти слова Булгакова: «Велик был год и страшен». Роковым и страшным для нашего театра и для всех нас стало гастрольное лето 1987 года. Тогда умер Анатолий Дмитриевич Папанов и ровно через девять дней после него - Андрей Миронов, самая большая наша надежда, потрясающий актер, который весь еще был в движении, в восхождении к вершинам.

А начиналось лето безмятежно - в Прибалтике, при сплошных аншлагах, в чудесную солнечную погоду.

Мы отыграли спектакли в Вильнюсе и должны были переехать на автобусах в Ригу. Папанов тоже сыграл свой знаменитый спектакль по пьесе Розова «Гнездо глухаря» и на пару дней решил подскочить в соседнюю Карелию, досняться в фильме «Холодное лето пятьдесят третьего», где у него была главная роль.

Мы благополучно приехали в Ригу. Ждем Толю на вечерний спектакль, на «Рыжую кобылу с колокольчиком», где и Надя Каратаева, его жена, была занята. Перед выходом из гостиницы Надя обеспокоенно стучит мне в дверь: «Знаешь, что-то Толича нету. Самолет прилетел, я в аэропорту справлялась, но Толича среди пассажиров нет. Может быть, решил добираться не самолетом, а каким-нибудь другим транспортом и прямо в театр поехал?»