1
Он исчез неожиданно. Вышел погулять и пропал. Мы ждали до одиннадцати вечера, затем всю ночь, а уже под утро позвонили в милицию. Там промямлили что-то невразумительное. Врачи же были определеннее: «Знаете, в его возрасте... Гипертония, склероз, амнезия. Не нашел дороги домой. Это проходит...»
Мама плакала, гадая, куда и почему он ушел.
Я сел на ближайшую электричку и покатил неизвестно куда и сошел непонятно где, посреди темнеющего леса. Почему здесь? Да потому, что отца можно искать в любом месте - в переулке, в подъездах, в морях, самолетах... Друзья, отпаивая меня виски, успокаивающе говорили:
- Ну, ушел и ушел, значит, время... Да и ты уже вырос, как жить - сам знаешь...
А у меня в сердце билась боль: может, он лежит сейчас в морге с биркой на ноге - неизвестный, сбитый неопознанной машиной? И с каждой минутой я все больше чувствовал тоску по нему - толстому, старчески обрюзгшему, но каждое утро тщательно выбритому и безмолвно вникающему в строчки газет, которые имели значение только для будущих политиков. А у меня даже идеи, где его искать, не было. Увы, мы и не думаем, какая это беда, когда вдруг случается - уходит отец...

2
Потом нагрянули родственники, долго и грустно вспоминали, какой он был хороший, но, слава Богу, пожил, нужно достойно похоронить... Они попили водки, поговорили, но так и ушли, не приняв никакого решения. Тем более что я твердо сказал: пока не найду - никаких похорон! Однако где же искать? Пойти по старым друзьям? Их почти не осталось. По бывшим возлюбленным? Эта мысль мне понравилось, и я начал вспоминать, что я знаю о женщинах отца. Оказалось, почти ничего... 
Я отправился в старый дом, где мы жили всей семьей после войны. Двор, некогда казавшийся большим, скукожился. Сад стал маленьким, теперь здесь обитали какие-то переселенцы. Три тетки говорили со мной зло и напористо:
- Може, чего надо с документов показать? Так у нас есть все...
- Да ничего мне не надо. Понимаете, я здесь жил! Сейчас ищу отца.
- Отца он шукаить... Мало ли что жил, - встрепенулась баба в глубине двора, - а таперича мы живимо, и гарно...
- Я не по этому поводу...
- Все вы тута не поэтому... Вот я тебя, - и она спустила собаку с цепи...

3
В этом дворе отец обычно сидел за деревянным столом, под разросшимся орехом. Перед ним лежал наборный мундштук - отец чистил его кусочком ваты, намотанным на распрямленную женскую заколку для волос. Потом он опять сгибал ее по форме буквы «Л» и возвращал маме, которая привычно говорила:
- Петя, от меня будет пахнуть никотином!
- Ничего, это ж моим никотином...
Никотин был черным, похожим на масло, которым отец смазывал свой трофейный стоявший в саду восьмиместный «Бьюик», отбитый чуть ли ни у самого генерала Манштейна, командующего немецкими войсками в Крыму...
На столе стояла чашка горячего чая, отец пил его с кусочками айвы. После двух-трех глотков он подносил бензиновую зажигалку к сигарете и делал первую затяжку.
Как-то я подумал, старый он или молодой, но почему-то испугался спросить. Он был крепкий, невысокий, с яркими черными глазами, плавал по несколько часов, приводя в ужас маму и всех, кто приезжал с нами на «Бьюике» к морю.
По соседству за невысоким забором жил контр-адмирал с толстенькой женой, смешливой и безалаберной. У них была служанка, но по воскресеньям жена контр-адмирала ездила на рынок на черной служебной «Эмке». Она кричала через забор:
- Петя, Петр Матвеевич! Я возьму вашего мальчика с собой, пусть проветрится... 
Я устраивался на заднем сиденье, и когда мы приезжали на базар, водитель, бравший в охапку сумки, сетки и корзины, гордо выхаживал с толстенькой нашей соседкой.
Детей у адмирала и адмиральши не было, и она часто брала меня с собой в какие-нибудь поездки. Потом-то я понял зачем. Однажды мы поехали в лес на какой-то, как она сказала, пикник, и я был отослан купаться в горной речке. Пройдя половину пути, я вернулся за полотенцем, и увидел, что соседка и водитель что-то друг с другом делают. Я впервые видел, как два человека, оба голые, терзали друг друга, все время что-то выкрикивая. Особенно адмиральша. Она исторгала потоком матерные слова и требовала, чтобы водитель ее раздолбал, задушил, укусил... Мне стало страшно, и я убежал на речку.
Иногда, когда адмирал и адмиральша приходили к нам в гости, под наш разлапистый орех, я ловил взгляд адмиральши на моем отце - такой, каким, я видел, она смотрела на молодого красавца-водителя «Эмки». И мне становилось не по себе.

4
Однажды у нас во дворе появились четыре морских офицера. И контр-адмирал.
- Петр Матвеевич, вам нужно проехать с нами, поговорить.
- Это зачем еще? - спросил отец.
- Там узнаете... 
Это был 52-й год. И мы не видели отца полтора года. Как он потом рассказывал, его привезли в отдельную камеру, и там сам контр-адмирал, как оказалось контрразведчик, допросил отца. Почему, дескать, он, фронтовой офицер, всю войну вел дневник, хотя знал, что это было запрещено?
Нелепых вопросов отцу было задано немало, и выходило по ним, что кто-то направил в органы донос... Да и контр-адмирал признался: «Кто-то, Петро, под тебя серьезно копает. К сожалению, у меня это дело заберет НКВД, там будет посложнее. Но я дам лучшие рекомендации».

5
В нашем доме поселились тишина, тревога и ожидание. К нам редко заходили гости. Только примерно раз в месяц наведывалась жена контр-адмирала и передавала маме огромный сверток с продуктами. Потом эти соседи съехали на другую квартиру, и дом их пустовал. Но адмиральша иногда появлялась в нем с водителем. Они запросто входили туда и закрывались на несколько часов.
Наш «Бьюик» медленно врастал в землю, шины его обмякли. Наведывались какие-то покупатели, но мать резко отказывала: вот хозяин вернется - тогда поговорите.
- А где он? - спрашивали. Мать опускала глаза.
- Сами знаете.
- О, тогда не скоро, аппарат сгниет.
Мать ходила по всяким начальственным кабинетам, и единственное, что ей удалось выведать, - отец неподалеку, на территории Крыма. Но в какой тюрьме или лагере - никто не знал... А в марте 53-го умер Сталин. Сначала все были в оцепенении: кто от горя, кто от тайной радости. Но что делать, никто не знал. Особенно у нас, в провинции. Но все-таки что-то начало меняться. Даже бывший сосед неожиданно приехал со своей адмиральшей и со свойственной ему скупостью и строгостью сказал:
- Умер Иосиф Виссарионович. Большое горе! Но я думаю, что скоро твой Петро будет дома.

6
Стояло немыслимо жаркое лето. Я спал в саду под яблоней, а просыпаясь, сразу смотрел на стол под орехом. Ни-ко-го! Но однажды, в конце июля, я посмотрел под орех и увидел: за столом сидел отец и чистил мундштук. Он, как всегда, был гладко выбрит, на нем была свежая рубашка. Но он сильно осунулся, похудел, был пострижен почти наголо, и в глазах не было прежнего напористого ярко-черного блеска.
- Ты когда приехал? - удивился я.
- Ночью, малыш.
Мать вышла из дома, она вся светилась...
- Давай, сынок, сейчас все придут, а ты пока поешь...
Пришли бабушка, тетя, два друга отца, друзья сестры и брата. Мама сидела с отцом в обнимку, гладила его руки, плечи... Жизнь вошла в привычную колею.
Как-то утром я услышал нарастающий шум мотора «Эмки». Это была машина наших военных соседей. Я выглянул в окно: контр-адмиральша и водитель с сумками, полными еды и бутылок. А через полчаса к соседской калитке причалили еще две «Эмки» с группой военно-морских офицеров. Во двор вошел контр-адмирал, после чего один из прибывших топориком легко взломал дверь. Затем контр-адмирал один вошел в квартиру. Раздался какой-то резкий не то шлепок, не то хлопок...
- Все, он застрелил ее, - сказала мама.
- Нет, он убил своего шофера, - сказал отец.
Офицеры вывели под руки контр-адмиральшу, за ней - водителя.
- Господи! - сказала мама. - Да он застрелился. Из-за этой сучки...
Я впервые услышал от матери такое слово. 
- Так, тихо, мать, тихо, - сказал отец.
Вдруг к нам постучали:
- Петр Матвеевич, на минуту.
Возвратясь, отец сказал:
- Оля, дети! Вы ничего не видели и ничего не слышали! Запомнили?

7
А я вообще своим детским разумом забыл это почти мгновенно - жизнь шла вперед. Только сейчас, когда отец ушел из дома, все это вернулось ко мне с такой силой, словно я хотел оживить участников тех событий и тем вернуть домой отца. Я пошел по моему родному городу, заходя в книжные магазины, где работали продавцы, помнящие отца, когда он еще был директором книготорга. Спрашивал:
- А вы его давно видели?
И мне отвечали:
- Да как же, вот совсем недавно. Лет тридцать назад был здесь, заходил.
Другие говорили:
- Да-да, стоял здесь, говорил, что собирается в Ялту, хотел тебя взять с собой...
И действительно, отец брал меня в Ялту... Мы поехали с ним на его «Бьюике». В Ялте, оставив машину недалеко от набережной, мы пошли по его делам. Он заходил в каждый магазин, о чем-то говорил с продавцами книг... И так до вечера. А потом он повез меня в гости - в словно приклеенный к скале домик. В нем горел свет. Ворота были открыты, и отец ловко вписался в довольно узкое пространство двора. Затем он подошел к двери и постучал. Из дома вышла красивая женщина, обняла отца, и я услышал:
- Ты приехал, мой Петенька, Петушок...
Весь вечер мы ужинали. Мне давали все - и горькое, и сладкое. Отец пил вино с женщиной, которая мне понравилась. Из смутных разговоров я понял только, что они вместе воевали. Потом меня уложили спать в другой комнате.
Теперь, многие годы спустя, я разыскал этот дом. На мой стук вышла все та же женщина и вскрикнула:
- Что с Петром? Что случилось с Петюнчиком?
- Он ушел... Пропал, понимаете. Исчез. И нигде его нет. Сидел, читал газету каждое утро, пил чай, курил, а потом исчез... Мы не знаем, что делать.
- У меня бы он не пропал, - как-то зло сказала она. - Возвращайся. Такие люди, как твой отец, далеко не уходят.

8
Что же получается? Отца нигде не было. Все на месте, а он... Когда я вообще с ним в последний раз разговаривал? Я не мог вспомнить. Когда я вообще его видел в последний раз? Однажды он хотел подойти ко мне на улице, но я шел с приятелями и сказал, что мы спешим. Однажды он о чем-то спросил мать, а та ничего не ответила ему. Однажды он увидел на экране телевизора нечто сентиментальное, и на его глазах появились слезы: а я даже не спросил, что это было, и переключил программу... 
После дня бесполезных поисков я наконец-то добрался до своей квартиры и, открыв дверь, тут же посмотрел в сторону кухни. Оттуда донеслось шуршание газеты. 
- Папа, ты? Где ты был?
Отец выглянул из-за раскрытой «Комсомолки»:
- Как где? Нигде. Сидел здесь.
- Не может быть! Я искал тебя повсюду...
Но отец отрубил:
- Я все время был здесь!
Я сел напротив отца и впервые за многие годы посмотрел в его глаза.
- Папа, что случилось?
- Это я тебя могу спросить: что случилось? Ведь ты не замечал меня долгое время. Не замечал, понимаешь? И надо было не морги и больницы обзванивать, а стать другим. И знаешь, когда ты изменишься? Когда твой любимый сын перестанет замечать тебя, и ты уйдешь, как я, хотя на самом деле я никуда не уходил. Посмотри внимательней...
И я увидел стол в тени орехового дерева. Там сидел отец. И чистил железной шпилькой наборный мундштук, прихлебывая чай с нарезанной кусочками айвой. И смотрел прямо на меня...